Он мне сказал:
- Каждый человек мечтает о неволе. Он ждет, что его запрут в клетку. Свобода для человека – это самое страшное, что придумали философы. Свобода от всего – хаос. Свобода от слова – молчание. Свобода от мира – пустота. Свобода от самого себя – сумасшествие.
- О какой неволе ты говоришь? – я спрашиваю для поддержания разговора. Мои слова нелепы. Я сам перед ним ощущаю себя самой большой нелепостью этого мира. Я никогда не стану лучше.
- О той, что побеждает хаос, о той, что заставляет женщин красить ресницы, о той, что создает закон.
- А как же свобода мысли?
- Ты – белок. Все твои мысли – смесь белка и электричества. У тебя нет своего мнения, потому что уже все сказали до тебя. Есть только симбиоз нескольких чужих высказываний, которые ты принял как правильные и принимаешь за свои. Если внимательно читать книги, то заметишь, что сюжет кто-то уже описал, а речи героев до тошноты однообразны. С фильмами тоже самое. Люди всегда стремятся подражать. Осталось от далеких предков на лианах.
- Относишь ли ты себя к людям?
Сегодня мне позволено смотреть на него. Такое случается редко. Бог пребывает в хорошем настроении.
- Нет.
- Кто ты?
- Я не знаю, но чувствую, что я – не они.
Мы все время курим. Мы оба теперь курим «Winston». Окурки заполняют в комнате все, что подходит для складирования окурков. Но ими не пахнет. Он держит окно открытым всегда. Он убивает пустоту шумом города. На ковре, диване, столе, около клавиатуры можно найти мелкие кусочки стриженой газетной бумаги. Это его способ справляться с поглощающим его нервозом. Считает, что помогает, поэтому стрижет рекламные буклеты, бесплатные газеты на мельчайшие треугольники, квадратики, трапеции. Они впутываются в ворс ковра и не желают быть втянутыми в мешок пылесоса. Они прячутся за креслами, в складках диванной обивки.
Он ненавидит меня, когда я говорю. Но я убиваю пустоту, и он меня за это терпит.
- Людям нравиться боль, поэтому они толкают друг друга в метро. Они ждут боль, когда ведут машину в надежде разбиться. В надежде на смерть они летят в самолетах. И разбиваются.
- Если в самолете неисправность…
- Глупость! – он с непогрешимой уверенностью в своей правоте обрывает меня на середине предложения. – Когда скапливается большое желание разбиться, то оно перевешивает силу в сторону земного тяготения. Они рады приобрести личную g.
- А те… - робко встреваю я, но Бог мне разъясняет:
- И те тоже мечтают об этом, просто отсутствие денег им не позволяет приобрести свою силу g.
- Значит, каждый выбирает себе смерть и боль.
Бог поворачивается и смотрит, не мигая прямо мне в глаза:
- Еще как.
- Каждый человек мечтает о неволе. Он ждет, что его запрут в клетку. Свобода для человека – это самое страшное, что придумали философы. Свобода от всего – хаос. Свобода от слова – молчание. Свобода от мира – пустота. Свобода от самого себя – сумасшествие.
- О какой неволе ты говоришь? – я спрашиваю для поддержания разговора. Мои слова нелепы. Я сам перед ним ощущаю себя самой большой нелепостью этого мира. Я никогда не стану лучше.
- О той, что побеждает хаос, о той, что заставляет женщин красить ресницы, о той, что создает закон.
- А как же свобода мысли?
- Ты – белок. Все твои мысли – смесь белка и электричества. У тебя нет своего мнения, потому что уже все сказали до тебя. Есть только симбиоз нескольких чужих высказываний, которые ты принял как правильные и принимаешь за свои. Если внимательно читать книги, то заметишь, что сюжет кто-то уже описал, а речи героев до тошноты однообразны. С фильмами тоже самое. Люди всегда стремятся подражать. Осталось от далеких предков на лианах.
- Относишь ли ты себя к людям?
Сегодня мне позволено смотреть на него. Такое случается редко. Бог пребывает в хорошем настроении.
- Нет.
- Кто ты?
- Я не знаю, но чувствую, что я – не они.
Мы все время курим. Мы оба теперь курим «Winston». Окурки заполняют в комнате все, что подходит для складирования окурков. Но ими не пахнет. Он держит окно открытым всегда. Он убивает пустоту шумом города. На ковре, диване, столе, около клавиатуры можно найти мелкие кусочки стриженой газетной бумаги. Это его способ справляться с поглощающим его нервозом. Считает, что помогает, поэтому стрижет рекламные буклеты, бесплатные газеты на мельчайшие треугольники, квадратики, трапеции. Они впутываются в ворс ковра и не желают быть втянутыми в мешок пылесоса. Они прячутся за креслами, в складках диванной обивки.
Он ненавидит меня, когда я говорю. Но я убиваю пустоту, и он меня за это терпит.
- Людям нравиться боль, поэтому они толкают друг друга в метро. Они ждут боль, когда ведут машину в надежде разбиться. В надежде на смерть они летят в самолетах. И разбиваются.
- Если в самолете неисправность…
- Глупость! – он с непогрешимой уверенностью в своей правоте обрывает меня на середине предложения. – Когда скапливается большое желание разбиться, то оно перевешивает силу в сторону земного тяготения. Они рады приобрести личную g.
- А те… - робко встреваю я, но Бог мне разъясняет:
- И те тоже мечтают об этом, просто отсутствие денег им не позволяет приобрести свою силу g.
- Значит, каждый выбирает себе смерть и боль.
Бог поворачивается и смотрит, не мигая прямо мне в глаза:
- Еще как.
0 коммент.:
Отправить комментарий