Часть третья. Смерть с Богом.

Я теперь только лежу.

Иногда становится интересно, кто же меня навещает? Это единственная мысль, что связана с внешним миром. Я закрылся внутри себя.

Мое тело мне отказало. Мозг заблокировал все нервные импульсы к мышцам. Я – марионетка с перерезанными ниточками. Конечно, могу совершать элементарные безусловные рефлексы: глотание, мочеиспускание, межреберные мышцы заставляют расширяться мою грудь, заполняя легкие воздухом. Способен слышать, только слушать нет желания. Я машинально поднимаю и опускаю веки, но глаза неподвижны – отсутствующий взгляд направлен только в одну точку на пожелтевшем потолке. Но я смотрю теперь только внутрь себя – мне там намного уютней. Я спрятался среди тьмы, где иногда проскальзывают воспоминания событий и нежных чувств. Часто слышу плач мамы. Она, наверно, часто приходит ко мне.

Там есть мой Бог. И только там я с ним.

Когда я в первый раз увидел Бога, думал, что треснуло сердце и лопнула по швам душа. С тех пор решил, что он будет моим, будет со мной, будет во мне. Это произошло. Он был моим тогда, когда его не съедала жажда убивать. Находился со мной рядом, когда ему нужно было быть хоть с кем-то. Чувствовать присутствие еще одного человека в комнате. Знать, что одиночество отступило. Я был рядом. За это он меня и полюбил. Теперь он до сих пор во мне.

Я для него согласен на все. Он придумал сценарий мести, выбрал для каждого обидчика смерть. Для каждого – свою. Мне досталась роль разработчика, я прорабатывал и проигрывал каждую деталь, выискивал или покупал инвентарь для осуществления грандиозного замысла Бога.

Первый раз он не смог. Бог стоял с трясущимися руками, готовый, разрываемый ужасом, бросить все и убежать. Но я не позволил. Выхватил у него нож и, посильнее размахнувшись, не страшась попасть в ребро, вогнал лезвие прямо через мышцы в самое сердце. Мне помогала моя любовь и самоотверженное поклонение Богу. Моему Богу. Затем протер деревянную рукоятку ножа влажной салфеткой. Мой Бог обхватил поверхность ножа, оставляя свои пото-жировые отпечатки рисунка кожи.

Для второго убийства я долго выбирал яд. Перебрал все лекарства. Парацетамол долго действует, хотя в любой аптеке покупка не вызовет интереса. Мепробамат – слишком большая доза таблеток. 28 граммов кокаина будет не достать. Каустик никого не заставить выпить.

Но вот аконитин – находка. Спасибо, Артур Сэвил!

На следующий день я пошел к бабке-травнице по объявлению в газете, но та отказалась продавать. Еще пара народных целительниц пытались продать такого же действия настоечки и сборы. Но Уальд их не упоминал. А я всегда доверял классикам! В университетской библиотеке в книжке по декоративному садоводству, к своему удивлению, увидел аконит. Теперь знал, что это распространенное растение, но в нашей местности ядовитость его ниже, чем на жарком юге. Из следующей книги выписал, как готовить концентрированный экстракт. У нас в запасе было больше двух недель подготовки. Я вновь вернулся к травницам, но результат был прежним. Поэтому первым делом напросился на дачу к одногруппнику.

Среди прочего декоративного травостоя после двух часов поиска я наткнулся на высокие с темными сильно рассеченными листьями стебли аконита. Целовал синие цветки. Руками в оранжевых резиновых перчатках обнимал стебли как родных братьев после пятидесятилетней разлуки. Выкапывал из ужасно бурые утолщенные корни почти со слезами на глазах, аккуратно складывая в шелестящий пакет с надписью «Лента». От клубней пахло чем-то знакомым, но принюхиваться не стал.

На поиски ушло два дня драгоценного времени. Но мать на второй день отбыла на смену и я оказался один на один с корнями. Снова облачившись в резиновые перчатки, в ванной перемыл клубни, на балконе с помощью фена высушил лишнюю воду. Затем, надев респиратор, нашинковал аконит. В литровой банке залил нарезанные кубики этанолом и нашатырным спиртом. Нож, перчатки и все, к чему прикасался сок растения было вынесено из квартиры в мусоропровод.

Через две недели, снова оставшись один в квартире, вытащив электрическую плитку на балкон и плотно заперев двери в комнату, в металлическом блюде с песком выпаривал жидкость из раствора. Тщательно процедив свое зелье через множество слоев бинта, я снова принялся за выпаривание. В это время учитель зельеделия (тот, что был эмо) славной школы Хогвардца, отдыхал в сторонке. Упорство мое увенчалось успехом. Желтый густой сироп был готов. Его оказалось не так уж и много, но мне хватило из остывшего сиропа накатать шариков, которые я спрятал в жестяную коробочку от монпансье.

А подкинуть маленькие шарики в вино не составило труда. Я надеялся, что доза окажется достаточной. Но пришлось добавлять.

Я смотрел, как начал чесать пальцы, потом шею, затылок переводчик любовных книжонок сэр Сергей Иванцов. Как он впился пальцами в подлокотники кресла. Его тело иногда тряс озноб, лицо покрылось испариной, намокла от пота розовая рубашка. Я слушал его неровное дыхание. Представлял, как останавливают свои сокращения целые участки сердечной мышцы. Только когда судороги сотрясли тело этого выродка, развернулся и, выключил по всей квартире свет. Я оставил его наедине с парализованными мышцами и замеревшим навсегда дыханием.

Актеришко оказался пьяницей, чем упростил нашу задачу. Мы просто его раздавили, проехавшись несколько раз по его кровоточащему во всех местах телу. Но мой Бог плакал, нажимая на педаль газа. Ревел, когда со второго захода проехались по актерской шее. Он вращал руль левой рукой, а правой размазывал слезы и сопли по лицу. Плакал до самого утра, пока обессиленное тело не отключилось. Это было его первое убийство.

А как получилось, что он сумел разрезать горло Эдику, для меня не известно. Видимо жгучая ненависть подарила силы на размах руки. Скорей всего он был в состоянии аффекта. Бог так ничего и не рассказал. Я почти насильно заливал в него раствор размолотых в порошок таблеток транквилизатора.

А на следующий день наши жизни оборвались.

Он держал с частичками засохшей крови мною наточенный нож, которым разрезал гортань, яременные вены и сонные артерии Эдика, с левой стороны груди, прицеливаясь. Но так и не смог. Бог умолял меня убить его. Стоял передо мной на коленях. Это было единственное, что я мог сделать для него.

Я спас Бога. Без сопротивления и пререканий, с твердой уверенностью в своих силах взял нож и, поцеловав его в губы, резко вогнал лезвие ножа.

Я это сделал.

Потому что с Богом не спорят.

Конец